Неточные совпадения
Вронский
в первый
раз испытывал против Анны чувство досады, почти злобы за ее умышленное непонимание своего положения. Чувство это
усиливалось еще тем, что он не мог выразить ей причину своей досады. Если б он сказал ей прямо то, что он думал, то он сказал бы: «
в этом наряде, с известной всем княжной появиться
в театре — значило не только признать свое положение погибшей женщины, но и бросить вызов свету, т. е. навсегда отречься от него».
«Знаешь эти сказки про людей, которые едят опиум: с каждым годом их страсть растет. Кто
раз узнал наслаждение, которое дает она,
в том она уж никогда не ослабеет, а все только
усиливается».
— Нет-с, позвольте-с, так нельзя-с! — закричал Лебедев, вскакивая и махая руками, как будто желая остановить начинавшийся всеобщий смех, — позвольте-с! С этими господами… эти все господа, — обернулся он вдруг к князю, — ведь это,
в известных пунктах, вот что-с… — и он без церемонии постукал два
раза по столу, отчего смех еще более
усилился.
Это было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни, а я всегда, если болезнь
усиливалась и припадки повторялись несколько
раз сряду, впадал
в полное отупение, терял совершенно память, а ум хотя и работал, но логическое течение мысли как бы обрывалось.
— Конечно-с!.. Какое же право я имею на них сердиться? Случай весьма обыкновенный. Мне много еще
раз, вероятно,
в жизни придется влюбиться несчастным образом! —
усиливался Павел ответить насмешливым голосом: ему совестно было перед Фатеевой тех рыданий, которые готовы были вырваться из его груди.
Не
раз случалось и так, что «знатные иностранцы», пораженные настойчивостью, с которою старики
усиливались прорваться
в ряды «милых негодяев», взглядывали на них с недоумением, как бы вопрошая: откуда эти выходцы? — на что прочие бесшабашные советники, разумеется, поспешали объяснить, что это загнившие продукты дореформенной русской культуры, не имеющие никакого понятия об «увенчании здания» 20.
— Оправьтесь, полноте, чего бояться, неужто вы меня не узнали? — уговаривал Николай Всеволодович, но на этот
раз долго не мог уговорить; она молча смотрела на него, всё с тем же мучительным недоумением, с тяжелою мыслию
в своей бедной голове и всё так же
усиливаясь до чего-то додуматься. То потупляла глаза, то вдруг окидывала его быстрым, обхватывающим взглядом. Наконец не то что успокоилась, а как бы решилась.
Существо наше
усиливается придать скорость кораблю; мысль, множество
раз побывав на воображаемом берегу, должна неохотно возвращаться
в медлительно ползущее тело.
Как
раз в эту пору, предвещая близкий конец,
усилились преследования.
Нельзя сказать, чтобы тогдашняя барщина (по крайней мере у отца) подъедала хозяйство самих крестьян. Она
усиливалась в рабочую пору, но если выгоняли на работу лишний
раз против положения (то есть против трех-четырех дней
в неделю), то давались потом льготные дни или устраивали угощение, род „помочи“.
— Тише, тише! — кричал он во время приступов боли кучеру. Ехали тихо и
в день отъехали только двадцать пять верст. К ночи припадки желудочной боли
усилились. Экипаж остановился. Князя внесли
в хату, стоявшую на дороге. Он несколько
раз спрашивал...
— Садись, Яков Потапович, гость будешь, — указала на него с улыбкой Таня, а сама подошла к щиту и, ловко дернув его, закрыла им щель почти вплотную. Полумрак
в шалаше еще более
усилился. Якова Потаповича несколько смутила ее последняя выходка, тем более, что ему вспомнились не
раз замеченные им прежде красноречивые, страстнее взгляды, видимо бросаемые по его адресу этою «черномазою», как всегда он про себя называл Татьяну.
Пьер вошел к детям, и хохот и крики еще более
усилились. — Ну, Анна Макаровна, — слышался голос Пьера; — вот сюда на середину и по команде —
раз, два, и когда я скажу три. Ты сюда становись. Тебя на руки. Ну,
раз, два… — проговорил голос Пьера; сделалось молчание. — Три! — и восторженный стон детских голосов поднялся
в комнате.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказываньи последних слов: лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи, Балашев, не
раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры
в левой ноге Наполеона, которое тем более
усиливалось, чем более он возвышал голос.